Утешительная партия игры в петанк - Страница 2

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

И она. Она. Она все время говорила о смерти. Все время… Чтобы победить свой страх, чтобы уничтожить ее, эту мерзавку. Она-то как никто знала, что ждет нас всех, она не могла этого не знать, она этим жила, и потому надо было теребить друг друга, любить, пить, кусать, наслаждаться и все забывать.

«Жгите, мальчишки. Жгите все подряд».

Это ее голос и я… все еще его слышу.

Вот дикари.

* * *

Он не может погасить лампочку. Не может закрыть глаза. Он рехнется, нет, он уже рехнулся. Он знает это. Неожиданно видит свое отражение в темном иллюминаторе и…

— Мсье… С вами все в порядке?

Стюардесса трогает его за плечо.

Почему вы меня бросили?

— Вам плохо?

Ему хочется сказать ей, что нет, он в порядке, не стоит, спасибо, все с ним хорошо, но он не может: он плачет.

Наконец-то.

I

1

Начало зимы. Субботнее утро. Аэропорт Шарль де Голль, терминал 2Е.

Белесое солнце, запах керосина, страшная усталость.

— Вы налегке, без чемодана? — спрашивает меня таксист, подходя к багажнику.

— Почему? С чемоданом.

— Видать, он хорошо спрятан!

Он смеется, я озираюсь.

— О нет!.. Я… видно… это… забыл его на транспортере…

— Сходите, я подожду!

— Ну его. Сил нет… я…да бог с ним…

Он уже не смеется.

— Хм! Но вы же не оставите его, а?

— Потом заберу… Все равно послезавтра обратно… Я тут уже, можно сказать, поселился… Да нет… Поехали… Неважно. Сейчас не хочу возвращаться.

«Эй, гоп-гоп, мой Боже, я примчусь к Тебе… на коне!

Оу-йе, да-да, на коне!

Эй, гоп-гоп, мой Боже, я примчусь к Тебе… на велосипеде!

Оу-йе, да-да, на велосипеде!»

— надрывается магнитола в Пежо-407 у Клоди А'Бгуахана номер 3786 (его лицензия приклеена скотчем к спинке переднего сиденья).

«Эй, гоп-гоп, мой Боже, я примчусь к Тебе… на воздушном шаре!

Оу-йе, да-да, на воздушном шаре!»

— Надеюсь, вас духовные песнопения не раздражают? — спрашивает он, глядя на меня в зеркальце заднего вида.

Я улыбаюсь.

«Эй, гоп-гоп, мой Боже, я примчусь к Тебе… на реактивном самолете».

С подобными-то хоралами, не рановато ли мы утратили веру в Бога? Оу-йе! О нет…

— Нет-нет, нормально. Спасибо. Все отлично.

— Откуда прилетели?

— Из России.

— Ух ты! И холодно там?

— Очень.

Мне бы так хотелось быть дружелюбнее к себе подобным, но увы… Виноват, признаю, да, хоть на это я еще способен: не могу.

Чувство вины гложет.

Я слишком очерствел, измотан, изнурен и грязен: просто непригоден к общению.

Чуть дальше, на съезде с магистрали:

— Вот скажите мне: вы в Бога верите?

Черт побери. Господи. Надо же было так влипнуть…

— Нет.

— Знаете, а я это сразу понял. Как увидел, что вы вот так бросаете свой чемодан, так и подумал: в Бога он не верит.

— Не-ве-рит! — повторяет он, постукивая по рулю.

— Не верю… — признаюсь я.

— А Бог-то ведь есть! Он здесь! Он повсюду! Он указывает нам, куда…

— Нет-нет, — прерываю я его, — там, откуда я вернулся… там Его нет. Точно. Уверяю вас.

— Это почему же?

— Там такая нищета…

— Так ведь Бог среди нищих! Бог творит чудеса, вы знаете? Бросаю взгляд на спидометр: 90. Из машины не выскочить.

— Взять хотя бы меня… кем я был раньше?.. да никем! — Он занервничал. — Пил! Играл! С женщинами спал! Да я уже на человека был не похож, понимаете?.. Полное ничтожество! Но Господь позвал меня. Поднял с земли, словно цветочек, и сказал: «Клоди, ты…»

Я никогда не узнаю, что там наболтал ему Всевышний. Я заснул.

Когда мы подъехали к дому, он тронул меня за колено.

На оборотной стороне счета значился точный адрес рая: церковь Обервилье, улица Сен-Дени, 46–48. С 10.00 до 13.00.

— И не откладывайте, в ближайшее же воскресенье приходите. Просто скажите себе: если я сел в эту машину, это не случайно, потому что случайностей… (он делает большие глаза) не бывает.

Стекло справа от водителя опущено, и я наклонился, чтобы попрощаться с моим пастырем:

— Так значит… эээ… Вы теперь… это… больше не спите… с женщинами вообще?

Он широко улыбается:

— Только с теми, которых посылает мне Господь…

— И как вы их узнаете? Улыбка становится еще шире.

— Они самые красивые…

* * *

Всему-то нас учили наперекосяк, размышлял я, толкая дверь подъезда. Вот я, я только тогда был искренен, когда говорил себе: «Я не достоин принять Тебя».

И в это я действительно верил.

А ты, гоп-гоп, да-да, ты — поднимаясь на пятый этаж по лестнице, я с ужасом понимал, что эта чертова песня прилипла ко мне, — на такси, да-да, на такси.

Оу-йе.

Дверь закрыта на цепочку, и эти последние десять сантиметров, из-за которых я не мог попасть в квартиру, окончательно вывели меня из себя. Я приехал черт знает откуда, я столько всего натерпелся, самолет опоздал немилосердно, и все это при деликатном попустительстве Господа Бога. У меня сдали нервы.

— Это я! Откройте!

Я орал и дубасил в дверь:

— Да откройте же, черт подери!

Нос Снупи показался в дверном просвете.

— Эй, ты чего? Успокойся, не надо так волноваться… Матильда сняла дверную цепочку, посторонилась и, когда я переступил порог, уже повернулась ко мне спиной.

— Добрый день, — сказал я.

Она ограничилась тем, что подняла руку, вяло пошевелив пальцами.

Enjoy, гласила спина ее майки. Как же! В это мгновение мне сильно захотелось схватить ее за волосы и врезать ей как следует, чтобы заставить повернуться и смотреть мне в глаза, когда я говорю ей эти два слова, которые для нее, видимо, давно потеряли всякий смысл: Добрый-день. Но потом, эх… Я плюнул. К тому же дверь в ее комнату уже захлопнулась.